— Когда ты был там?
— Ровно в пять часов. Поговорив с Розмари, я подумал о том, что она мне рассказала, и в конце концов решил, что будет лучше встретиться с Маурин, хоть это и не так важно. Мы ведь собирались пожениться в любом случае. У Розмари есть свои собственные деньги, их более чем достаточно, чтобы как-то перебиваться, пока я не получу свой доход обратно. Она ведь все это тебе объяснила, да?
— Да.
— Так что ты должен понимать. Рассказала бы Маурин Тэтчерам или нет, не имело большого значения, разве что они разочаровались бы во мне. Именно так я все и представлял себе: да, Розмари очень любит своих родителей, ей было бы лучше, если бы я сумел отговорить Маурин.
— Ты сказал Розмари, что собираешься поговорить с Маурин?
— Нет. Я никому не говорил. Я был там в пять, как уже сказал, и позвонил снизу. Никто не ответил. Я решил, что она еще не вернулась. Потом я поднялся. Я помнил, как накануне вы оба психовали из-за той блондинки, и подумал, что если буду болтаться рядом с домом, то, возможно, когда она вернется, она просто меня не впустит. У меня был ключ, который ты дал мне, ты знаешь. Поэтому я вошел и решил ждать в квартире. Я сел на тахту в гостиной и наверняка просидел там минут двадцать. Я чувствовал какое-то беспокойство. Как раз потому, вероятно, я и сделал этот самолетик. Проспект, должно быть, лежал там на столике, и я, наверное… Как бы то ни было, спустя какое-то время все это показалось мне забавным. Розмари сказала, что Маурин пошла прямо домой. Я подумал, может она вернулась и заснула. Дверь в спальню была закрыта. Я открыл ее, вошел и… увидел ее на кровати, мертвую, застреленную из пистолета, лежавшего рядом.
Он подтянул ноги и придвинулся чуть ближе, положив ладонь Эндрю на колено.
— Дрю, необязательно рассказывать, что я почувствовал. Боже мой… лежит там, мертвая. Это был твой пистолет. Тот маленький, немецкой работы, с выгравированной рукояткой. Я был с тобой, когда ты его покупал, помнишь? Я смотрел на нее, а вокруг все было как обычно. Я имею в виду — свет был включен, кругом порядок, как будто она только что все прибрала. Я стоял там и не знал, что делать.
— Значит, это ты подстроил, чтобы все походило на ограбление?
— Да. Именно это я и сделал. Я пооткрывал ящики, разбросал одежду, выдернул подушки из кушетки в гостиной, взял деньги из кошелька, а потом… Дрю, я должен был, чтобы все сделать убедительным. Я снял с нее кольца, то аквамариновое, которое у нее было, и обручальное кольцо. Они у меня. Прямо здесь.
Он спрыгнул с кровати и стал рыться в верхнем ящике шкафа. Он вернулся к Эндрю, держа в руке два кольца.
— Видишь? Я сделал все, что мог. Я даже поцарапал замок на наружной двери и попытался отколупнуть дерево вокруг него. Если бы у меня были подходящие инструменты, я бы раскурочил замок. Помнишь, как ребенком я любил болтаться с колотушкой и связкой ключей? Но у меня ничего с собой не было, и я решил… ну вот, я сделал, что смог. Но копы разбираются. Они могут отличить настоящее от подделки.
Эндрю смотрел на брата, а тот стоял перед ним, наивно-серьезный, и его загорелая рука протягивала аквамариновое и обручальное кольца Маурин.
— А шкатулка с драгоценностями?
— Шкатулка с драгоценностями? — заморгал Нед. — Что за шкатулка?
— Шкатулка Маурин. Она пропала тоже. Что ты сделал с ней?
— Я не брал никакой шкатулки. Я даже не подозревал о ее существовании. Только деньги из кошелька — около одиннадцати долларов — и кольца. Вот они — возьми. Они твои. Я отдам тебе одиннадцать баксов тоже, если хочешь.
Эндрю взял кольца. Правда ли это? А разве могло быть иначе? Разве это не похоже на Неда — Неда очумевшего, Неда, делающего из себя дурака, Неда, пытающегося изворачиваться до тех пор, пока это возможно, — но и только?
Эндрю сказал:
— С чего ты взял, что должен инсценировать ограбление?
— Всякий бы догадался. Гораздо лучше заставить копов поверить, что это взломщики, чем… чем…
— Ты? — предположил Эндрю.
— Я? Почему — я?
— Или Розмари?
— Розмари! — Неда словно громом поразило. — Почему, черт возьми, копы стали бы думать, что Розмари хотела прикончить ее?
— Чтобы не дать рассказать родителям о тебе.
— Когда она уже совершеннолетняя? Когда она располагает собственными деньгами? Когда ей совершенно все равно? Копы не могут быть настолько тупы.
— Тогда зачем?
Нед выглядел растерянным.
— Разве это так важно? Я имею в виду — разве не лучше, чтобы ты не знал?
— Нед, ради Бога.
Нед подобрал смятую пачку из-под сигарет с кровати и пошарил в ней. Она была пуста. Он скомкал ее и бросил на пол.
— В конце концов, это был твой пистолет. И потом, тот образ жизни, который вела Маурин…
— Что ты имеешь в виду?
— О, ты знаешь. Это вовсе не мое дело. Я не женат на ней. И, кроме того, ты был от нее без ума, я так понимаю. Если бы ты не был так от нее без ума, ты бы не потерпел, чтобы она распоряжалась тобой, таскала тебя каждую ночь по этим противным вечеринкам, а большую половину дня делала Бог знает что. Правда, сам посуди, Маурин со всем этим — и ты… Боже, Дрю, я знаю, ты всегда позволял людям играть тобой как простофилей, мать и я, полагаю, тоже приложили руку. Но я думал…
Эндрю смотрел на него ошеломленный.
— Ты хочешь сказать, что устроил этот поддельный грабеж, потому что думал, я убил Маурин?
Нед тут же забеспокоился. Он положил ладони на руки брата. Его лицо выражало собачью преданность и любовь.
— Боже, Дрю, теперь я не думаю так. Клянусь, нет. Но именно тогда, в потрясении от всего этого, когда я увидел ее, лежащую там, рядом с пистолетом, и — и письмо…
— Какое письмо?
— Письмо, которое она написала Розмари, оно лежало там же, на кровати, возле нее, прямо около пистолета.
Он сунул руку в карман халата и вынул бумажку.
— Я взял его. Я подумал, так лучше. Розмари, должно быть, отдала его ей за ланчем. Оно было там же, около нее. Я подобрал его. Я читал и думал… Дрю, я не обвинял тебя. Честно. Ты знаешь это, правда? Я бы не обвинил тебя ни на секунду.
Он держал письмо. Эндрю взял его. Оно было напечатано на машинке на одной стороне листа, судя по дате, примерно два года назад, как раз перед его свадьбой. Внизу он увидел знакомую размашистую, небрежную подпись жены.
В письме говорилось:
«Дорогая Розмари,
Я уверена, что ты не рассчитывала услышать обо мне, и я могу представить, что этот легкий ветерок из прошлого вызовет лишь мелкую рябь на величии учреждения мисс Пратт по образованию дочерей плутократии. Но поскольку ты — моя единственная кузина и такая хорошая подружка, я в самом деле чувствую, что тебе любопытно будет узнать о том, что со мной приключилось. Когда твоя дражайшая мама вышвырнула меня из особняка Тэтчеров, — ты ведь знаешь, что меня вышвырнули вон, не так ли? — я надеюсь, ты ужасно беспокоилась обо мне и представляла себе страшную картину моего сползания на неправильный путь и полного забвения своих корней. Но я довольна, что смогла дать возможность твоей матери успокоиться. Просто поразительно, как может быть доброжелателен Манхэттен к девушке без гроша в кармане, если только она слегка обаятельна и немного сообразительна. Ты должна как-нибудь провести этот эксперимент и узнать, как встречает Большой Город богатую девушку. Я уверена, тебе не о чем беспокоиться, потому что, без сомнения, мисс П. делает чудеса не только с умами своих девочек, но и с их внешностью тоже. И ты будешь просто изумительна в эффектных очках, которые сейчас выпускают, — даже в бифокальных.
Но я отклонилась от темы, не так ли? Дело в том, что я стала моделью и у моих ног теперь настоящая орда привлекательных мужчин. Я могла бы выбирать из целой дюжины, но — дабы успокоить тебя — я в конце концов остановилась на одном. Неужели не заставляет твою грудь вздыматься от гордости за меня весть, что я помолвлена с Эндрю Джорданом, старшим сыном той очень элегантной женщины со всеми ее мужьями (и всеми деньгами), которая произвела такое большое впечатление на твоего отца, помнишь? Он не слишком умен, конечно, и не слишком красив, и, только между нами, я должна сознаться, самую малость занудлив. Но какая разумная женщина поставит романтику прежде надежного брака? Во всяком случае, не твоя мать, которая, как ты знаешь, всегда являлась для меня идеалом и образцом женственности и которая, выйдя замуж за дядю Джима, должна была отречься от себя ради скуки более неразбавленной, нежели может нагнать любой Эндрю Джордан.
Ну, милая, я очень надеюсь, что эта новость принесет тебе много удовольствия, как я и рассчитываю. И еще я надеюсь, между прочим, что это письмо дойдет до тебя. Мое сердце разорвется, если оно не врежется, словно управляемая ракета, в аристократическую академию мисс П., которая так хорошо известна, что, кажется, ни у кого нет правильного адреса. Прощай, Розмари, любимая. Подумай, какой камень упадет с твоей души. Теперь тебе не надо больше беспокоиться ни в финансовом, ни в социальном плане о печальной, маленькой твоей родственнице.
